«Доктор Живаго» уже несколько лет моя самая любимая книга. Чувство трогательного просветления, щемящей жалости, великого таинства жизни и сопричастности бытию, независимые от внешних условий, - самое ценное, на мой взгляд, в лирике и прозе Пастернака. Я ходила на спектакль, чтобы вновь пережить иррациональный слезный восторг, который дарит «Доктор Живаго». Оправдались ли мои ожидания?
Постановка в театре
Комиссаржевской, бесспорно, талантливая и новаторская. Никакой имитации
действия на сцене не происходит, за исключением некоторых жестов-символов. Существует
лишь непрерывно идущий рассказ, исходящий то от одного персонажа, то от другого.
Главными рассказчиками выступают дворник Маркел и Шура Шлезингер, на которых в
романе акцент не ставится, но которым режиссер дает возможность раскрыть жизнь
Живаго под своей призмой.
Шлезингер и Маркел в постановке -
персонажи полукарикатурные, чьи ироничные замечания и смехотворность фигур контрастируют
с драмой главного героя. Их образы подчеркивают соседство смешного и трагичного,
высокого и приземленного, единство бытия, переданное в «Докторе Живаго».
Бывший дворник и приятельница
Анны Ивановны – люди на порядок проще большинства персонажей романа и стоят на
много ступеней ниже самого доктора. Но именно они, а не Лара, не Тоня, не сам
доктор, доживают до конца и владеют историей. Более примитивным существам легче
выжить и приспособиться. Выбор между опрощением и уходом стоял и перед Живаго с
Ларой в конце пути, они склоняются к последнему.
Еще один удачный элемент
постановки заставил углубиться в анализ романа – финальная сцена спектакля, в
которой сначала перед Ларой предстают замершие фигуры доктора, Комаровского и
Антипова, потом вокруг Юрия Андреевича кружатся видения трех женщин: Тони, Лары
и Марины. Я не обратила внимания на очевидный параллелизм этих триумвиратов во
время чтения. И перед Ларой, и перед Живаго открываются три пути: Тони –
Антипова, Лары – Юрия Андреевича, Марины – Комаровского. Первая пара персонажей
имеют прекрасные душевные качества, отличаются верностью, рациональностью,
призванием «упрощать». С ними связаны страницы счастливой семейной жизни героев,
но они слишком просты, чтобы понять надтреснутость и иррациональность доктора и
Лары. Вторая пара – воплощения поэзии и красоты, люди, понимающие и чувствующие
жизнь, но беспомощные в устроении собственной судьбы. Образы Марины и
Комаровского так или иначе ассоциируются с падением героев, худшими этапами их
жизни.
Если принять трактовку, в которой
Лара и Юрий Живаго символизируют Россию и русского интеллигента, получится, что
великие переломы (война, революция) в судьбе страны вызваны стремлением выйти
из круга быта и отдаться поэту, после чего неизбежно следует страдание и деградация.
Не повторяя литературных приемов
Пастернака и даже меняя сюжетные ходы, постановка в театре Комиссаржевской
передает главные чувственные и смысловые посылы романа. Но один из них, для
меня самый важный, который выражается языком деревьев, воды и неба, почти не
передается на сцене: ощущение, что весь мир сопереживает герою, детское
трогательное чувство вечности, заключенное в стихах, которое освещает путь
страданий. Не отражая этого уровня ощущений, постановка не становится
неудачной, но преобразует творение Пастернака в другое произведение. Оригинал
мне ближе.