«Время ночь». «Будешь любить — будут терзать. Не будешь любить — так и так покинут»

Петрушевская - писатель звериной силы. Ребята, бить будут долго и больно. © Дмитрий Быков

 

Я открыла для себя Петрушевскую как женскую реинкарнацию Варлама Шаламова. Шаламов – писатель с самой изуродованной судьбой, которая когда-либо доставалась жрецу пера в России. 28 лет лагерей в жесточайших условиях ледяной Колымы, где люди медленно превращались в зверей или умирали, предательство близких, крушение всех надежд, одиночество и духовный вакуум. «Колымские рассказы» Шаламова отражают его крестный путь и впитывают едкое, самоуничтожающее неверие в человека. В каждом рассказе берется нравственная ценность и демонстрируется, что ни одна из них не существует в условиях Ада.

Петрушевская, с иным личным опытом, рисует похожий мир, находящийся в бытовых условиях, более близкий, поэтому более пугающий: реальность, замкнутая в духовном вакууме, где одни существа занимаются самоудовлетворением, другие – выживанием, реальность, где начинаешь задыхаться, ибо нет ничего выше этих тесных схем жизни. Те герои, кто еще ищет что-то душевное или пытается делиться теплотой, обречены. Они притягивают хищников, которые словно сбегаются на запах горячей крови, хлещущей из раны.

Жестокую правду, которую рисуют Петрушевская и Шаламов, не хочется принимать за абсолютную истину. Но вместе с тем писателям нельзя не верить. В героях нет ничего неестественного: их с легкостью можно вообразить, как будто они списаны с натуры. С ужасом приходится признать: да, так бывает…

В романе «Время ночь» изображена разновидность жизни «на дне». Анна Андриановна – поэт-неудачница, существующая на грани полной нищеты. Сын-уголовник, распутная дочь, одного за другим сваливающая детей на шею Анны Андриановны, психически больная мать. Анна Андриановна искренне любит своих детей и внуков: «Как я любила свою дочь, ее худенькую спину, ее розовые грязноватые пяточки в разношенных шлепках, ее спину, ибо лица своего она мне не показывала. Я бы ее всю вымыла, накормила, она бы у меня в чистых простынках, на пуховых бы подушечках под атласным одеялом (я его пока что убрала) лежала бы все последние дни перед родами». Те же отвечают на проявления заботы тоннами презрения: «Для Алены все мои слова и выражения, я чувствую, отвратительны, вызывают у нее столбняк и взрыв ненависти». Главный вопрос, который задает книга: почему, несмотря на любовь и жертвенность Анны Андриановны, между ней и детьми такие отношения?

Самое очевидное – всю ответственность перенести на детей. Выросли, значит, бесчувственными эгоистами и моральными уродами, не умеют ценить заботу…

А кто в этом виноват? Почему не только оба ребенка, но даже маленький внук поэтессы проявляют эти качества, причем исключительно по отношению к Анне Андриановне?

Внук Тимоша «кинулся первым и долго стоял, прижавши трубку к голове двумя ручками, Опять звонок. Борьба. Я выхватываю трубку, он взревел и стукнул меня ножкой по голени. Какая боль…

— Ты дура?
   — О, я дура, мой ангел, я идиотка. Я тебя люблю.»

«Андрюша меня ограбил серьезно, это не то как раньше, когда он бушевал на лестнице и на прощанье поджег спичками мой почтовый ящик, а требовал он от меня ни много ни мало как четвертную и называл при этом страшными словами и методически бил ногой в дверь, а мы с малышом, я зажимала ему ушки, сидели на кухне».

Говоря современным языком, у главной героини нет того, что называется «здоровая агрессия». Она никогда не дает понять, что жесты презрения ее ранят, в ее речи незаметно ни тени обиды на несправедливость:

 — Пусть подлец идет работать, едет куда-то в тайгу, я не знаю. Где его папа вкалывал. Она без слез:
   — Этого не будет. Он мой муж. Все. А ты пиши свои графоманские стихи!
   — Графоманские, да. Какие есть. Но этим я кормлю вас! — ответила я без обиды.

Не чувствуя никакого сопротивления, дети теряют последнюю грань допустимого. Они осознают, что стали полными «аутсайдерами» именно потому, что мать не могла остановить их падение. Дети мстят ей за свою неудавшуюся жизнь.

И ведь Анна Андриановна действительно виновата перед теми, кого воспитала. Можно провести параллель между ней и пушкинским станционным смотрителем. Тот тоже способствовал падению своей дочери, но не намеренно, а по попустительству и бесхарактерности: «Вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении... «Чего же ты боишься? — сказал ей отец, — ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». 
Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом».

Почему Анна Андриановна продолжает терпеть скотское отношение? Может, она преисполняется чувством долга? В таком случае ее можно было бы только пожалеть…

Но есть один поступок Анны Андриановны, противоречащий всем представлениям о долге. Она отправляет свою мать умирать в интернат для психохроников:

«Дома дети, Алена, я ей нужна, куда в этот детский очаг пропахшие мочой одежды, наша старость. Вообразить рядом запахи мыльца, флоксов, глаженых пеленок, зачем я все эти сутки пугала мою бедную Алену, мне самой-то надо уйти. Мама лежала на белой подушке в слишком большой шапке горшком, с провалившимся ртом и малюсенькими щелочками глаз. Глаза были мокрые, как и все лицо».

То, что заставляет Анну Андриановну служить своим детям – никак не чувство долга, которое она запросто перешагнула. А что же?

Мне придется признать ужасную вещь – Анне Андриановне НРАВИТСЯ именно такое отношение. Она не делает ничего, чтобы что-то изменить в жизни, с каким-то наслаждением подчеркивает унижения, которым подвергается. В потребности быть жертвой есть что-то мазохистское. Нечто подобное мы можем видеть в творчестве Цветаевой: каждым последующим стихотворением она демонстрирует: вот, я сделала еще один шаг к самоуничтожению.

Анна Андриановна сделала все, чтобы в конце концов остаться в руинах и умереть. Для нее в этом счастье и цель. Не случайно  иносказательное признание Анны Андриановны в том, что тьма и дно для нее желанны, вынесены в заглавие романа: «Теперь я проснулась среди ночи, мое время, ночь, свидание со звездами и с Богом, время разговора, все записываю».

В таком случае, кто здесь жертва и кто виновник…

«Поединок». Книга обо мне.

 Открывая книгу Куприна, я морально готовилась к бесконечным рассказам о военных буднях – что-то наподобие «Войны и мира» без мирных сцен. Единственная причина, по которой я все-таки взялась за чтение, - желание по-другому взглянуть на дела, связанные с управлением широкими народными массами. «Война и мир» заставляет поверить, что все это – бессмысленное и отвратительное занятие, на исход которого никак нельзя повлиять человеческими усилиями. В «Поединке» краски сгущаются еще сильнее, армия – чудовищный зверь, который разлагается на глазах, омертвляет лучших людей, питает аспидов…

Но к концу книги состояние армии совершенно перестало меня интересовать. Чего никак нельзя было ожидать, «Поединок» я читала как рассказ о себе, как пророчество, предупреждение. Впервые я обнаружила своего полного психического двойника, в котором я узнавала больше и больше собственных черт и, разглядев себя полностью, ужаснулась страшному исходу.

Мой двойник – Юрий Алексеевич Ромашов. Мне особенно близки его застенчивость и чувствительность, доводящая до бессилия, безотказность, граничащая со слабоволием, потребность в приукрашивании себя и реальности, происходящая от чувства неудовлетворенности собой настоящим, любовь к благородны поступкам. Видимо, мечта о подвиге – то, что заставило его стать частью жестокой системы. Главный вопрос, который я задавала роману: почему столь прекрасный и родной мне герой погибает?

Наиболее очевидный ответ – его убивает система. Действительно, в обществе военных он человек с самой тонкой душевной организацией, которая более всего возмущается сценами жестокости: . Изначально было понятно, что в такой реальности мой герой, с его идеализмом и трепетностью, существовать не может.

С другой стороны, Ромашов почти переломил систему. Он смог внести каплю человеческого, 

вытаскивая Хлебникова из забитого состояния, чем сделал свое пребывание 

не бессмысленным: 

«Бесконечная  скорбь,  ужас,  непонимание  и  глубокая,  виноватая  жалость 

переполнили сердце офицера и  до  боли  сжали  и  стеснили  его.  И,  тихо склоняясь к 

стриженой, колючей, грязной голове, он прошептал чуть слышно:

   - Брат мой!

   Хлебников схватил руку офицера, и Ромашов почувствовал на ней вместе  с теплыми 

каплями слез холодное и липкое прикосновение чужих губ. Но  он  не отнимал своей руки 

и говорил простые, трогательные, успокоительные  слова, какие говорит взрослый 

обиженному ребенку».

. И под выстрел Ромашова поставила не система – он был готов оставить полк, чтобы не допустить душегубства.

Его убила женщина, Шурочка, хладнокровно завлекавшая людей в свои сети, чтобы выпить их 

жизненный сок, подобно самке паука. 

Именно она отправила влюбленного Ромашова на смерть: «Положим, ты отказался. 

Честь мужа реабилитирована.  Но,  пойми,  в  дуэли, окончившейся примирением, 

всегда остается что-то сомнительное, что-то возбуждающее  недоумение и разочарование... 

Вы непременно должны завтра стреляться».

Дмитрий Быков в своей лекции про «Поединок» высказывается: «важный урок заключается в том, чтобы, когда вам встретилась в жизни такая Шурочка, нужно поступить с ней, как литератор Куприн: насладиться ей, описать ее и быстро дать деру, потому что иначе вы превратитесь в ступеньку на ее пути к счастью и богатству».

Но весь ужас «Поединка» в том, что бежать некуда. Ромашов мог оставить службу, порвать с офицерским обществом, чтобы не видеть грязи…Невозможно убежать от Шурочки, которая может встретиться в любом обществе, поставить человека с открытым сердцем к себе в зависимость и уничтожить. Она сама всеми силами стремится уехать, чтобы сменить круг общения. Верится, что ей это удастся. Единственной из романа.

Притягательность Шурочки – ее жизнеспособность, умение идти напролом и добиваться цели. Несмотря на то что она «хищница», апофеоз бессмысленной жестокости, царящей в полку, от нее исходит мощная жизненная энергетика, которая притягивает Ромашова и Назанского, более нежных душевно и потому более слабых.

Итак, бегство не выход из сложившейся ситуации. Какие же еще пути взаимодействия с реальностью открываются в пространстве «Поединка»?

1)    Эскапизм, попытки заслониться от реальности, не выходя за ее пределы. Пьянство, карты и распутство у солдат, возвышенные, приукрашивающие ситуацию мечты Ромашова, тяга полковника Брема к животным и забота о зверинце – все способы эскапизма. Эскапизм обесценивает жизнь, заставляет замещать грандиозные цели мелкими и, на мой взгляд, недостойный способ проживания. «Строить воздушные замки» - крайняя мера, к которой возможно прибегнуть лишь в том случае, когда реальность полностью безнадежна.

2)     Сражение. Этот путь выбирают Шурочка, Бек-Агамалов, Осадчий – люди, сами живущие по звериному закону, порождающие жестокую реальность. Осадчий и Бек-Агамалов во многом похожи на Шурочку, разве что менее расчетливы и не имеют никакой цели. Слова Осадчего: «Все выродилось на свете. И все это оттого, что миновало время настоящей, свирепой, беспощадной войны. Осадчий грозно зарычал и наклонил вниз голову, точно бык, готовый нанести удар. – В средние века дрались – это я понимаю. Ночной штурм. Весь город в огне. «На три дня отдаю город солдатам на разграбление!» Ворвались. Кровь и огонь. Кровь и вино на улицах. О, как были веселы эти пиры на развалинах! Женщин – плачущих – тащили за волосы. Жалости не было. Они были сладкой добычей храбрецов!»..Казалось бы, как с такими зверьми могут соревноваться Ромашов и подобные ему? Для этого самому необходимо стать зверем. Но на самом деле Ромашов, когда находит в себе внутреннюю мощь противостоять жестокости, всегда выходит победителем, не изменяя при этом самому себе. В одном фрагменте, например, он только душевными словами, в другом – непоколебимой решимостью, заставил жестокого человека опустить руку. О победительности Ромашова, когда он вступает в поединок, свидетельствует его говорящее имя «Георгий» - «победоносец». Он всегда прекрасен в момент силы, а слабоволие и податливость для него пагубны. Именно сознательная уступка Шурочке и неспособность сопротивляться – путь к самоуничтожению.

Конечно, борьба – это не всегда красиво. Например, чтобы поставить на место Раису Петерсон, нужно заговорить на ее языке грязных манипуляций и угроз. Да, это низко, противно, но все же.

3)    Смерть. Если душа человека не позволяет ему опускаться в грязь, чтобы сражаться с насекомыми, там обитающими, то единственная возможность сохранить хотя бы свою душу – позволить физически себя уничтожить.

Ромашов питал свои душевные силы Шурочкой. Не мог он одним движением вырвать из сердца коварного клеща, ставшего святыней, не было у него иного источника сил.

В утешение себе скажу, что у меня источник сил есть. Это твердая (пока что) установка на то, чтобы помогать «Хлебниковым» по примеру Ромашова, тем самым создавая островки человечности в необъятном болоте. Моему любимому герою, чтобы переключиться на эту цель, не хватило чуть-чуть…

Вкратце сформулировать то, что я извлекла из «Поединка» можно в таких словах:

1)    С волками жить – по-вочьи выть

2)    Будь осторожна, предоставляя кому-либо власть над собой